Убийца  - Анатолий Махавкин

– Ну как тебе сказать… – Я привел упряжь в порядок и полез в седло. – Наш разговор оказался достаточно продолжительным, но ни хрена не понятным. Я даже не знаю, с кем чесал языком: рожу хозяева не показывали. А о таинственных обитателях Чернолесья слухи ходят самые разнообразные. Касательно пожеланий… – Я наподдал Уркагану пятками; конь дернул ушами, недовольно фыркнул и пошел вперед. – Сказано ехать в Верзу и там ждать кого-то, кто нам поможет. Троица, как я туда не хочу!

Последние слова вырвались не нарочно. Но получилось так убедительно, что спутники тотчас уставились на меня. Вайолетта косилась справа, Шу – слева. К этому времени мы выбрались на дорогу, и я убедился, что Верзинский тракт не изменился ни на одну яму или колдобину. Как я и сказал: некоторые вещи никогда не меняются. Особенно – неприятные.

– У тебя такой странный голос, – сообщила принцесса.

М-да, а манера общения у нее точно изменилась. Уж не знаю, признак ли это абсолютного доверия или такого же абсолютного презрения. Первого я точно не заслуживал, а на второе – плевать. Доставить девку в Дувин и забыть как страшный сон.

– Похоже, ты чего-то очень сильно боишься. – Странно, но в голосе графа не слышалось ожидаемого злорадства.

Я оглянулся: массив Черного леса мало-помалу оставался все дальше за спиной. Кажется, в полулиге на сухом дереве висело три жмура, но я не стал об этом никому говорить. Еще показалось, будто совсем далеко по тракту бредет группа пеших людей. А может, глаза уже подводят.

– Слышали когда-нибудь про «бревно»? – поинтересовался я. Впрочем, это был риторический вопрос. Во-первых, в Верзине свои развлечения, в Фернимаре – свои. А во-вторых, откуда этим аристократам про такое знать? Сейчас просвещу. – А про «бочку»? Это парочка особенно страшных казней, которые предназначаются лишь для самых нехороших преступников. Не то чтобы я был таким уж отпетым гадом, просто в Верзине у меня имеются особые поклонники, и если я попадусь, то они постараются устроить гостю ад еще здесь.

– «Бочка»? – В голосе Шу звучало сомнение. – Это когда человека сажают в бочку и бросают в реку?

– Ха, ты не поверишь, какими затейниками бывают палачи! Нет, преступника таки сажают в бочку, тут все верно. Вот только его никуда не бросают. Закрывают бочонок сверху прочной решеткой и ставят в подземелье.

– Морят голодом? – предположила принцесса.

Я хихикнул. Нет, какие все же неиспорченные люди попадаются!

– Кормят-поят без ограничений. Это очень продолжительная казнь. Узник тонет в собственных нечистотах. Счастливчики сходят с ума до того, как их узилище заполнится доверху.

Принцесса прижала ладонь ко рту. Шу помрачнел.

– Что же такое «бревно»? – угрюмо спросил он. – И зачем все это? Неужели нельзя просто отсечь голову?

– Казнь должна быть такой, чтобы она внушала истинный ужас. – Я пожал плечами и полез в сумку. Достал кусок сыра. Мягкий и пахнет хорошо. Не то что у этих козлодранцев. – Например, чтобы я десятилетиями не приближался к границам Верзы. А «бревно»… Преступнику выкалывают глаза, вырывают язык и лишают слуха. Потом отсекают руки и ноги. Жизнь, кстати, оставляют.

– Какой ужас! – Вайолетта зажмурилась. – Почему люди так жестоки друг к другу? Зачем тогда святые книги призывают к милосердию и взаимопониманию?

Я только ухмыльнулся, вспоминая речи подвыпившего отца Чеминдиана. Эх, слышали бы его разглагольствования понтифики! О том, что святые тексты нужны, чтобы удерживать простолюдинов в узде, сделать народ покорным, подвластным воле монархов и святош. Иногда мой товарищ допивался до того, что вообще начинал сомневаться в существовании святой Троицы и пятнадцати спутников. Тогда пара служек покрепче брала «еретика» под руки и тащила отсыпаться.

– Такова человеческая натура, – сказал я. – И ни одна книжка, пусть самая святая, не способна ее изменить.

– Когда я стану королевой, – точно обращаясь сама к себе, тихо сказала Вайолетта, – постараюсь что-то сделать. Кто-то же должен!

Шу грустно посмотрел на нее, вздохнул и уныло покачал головой. Кажется, парень начинал-таки умнеть. Вот именно так и набираются жизненного опыта. Если остаются живы вообще. А насчет этого у меня появились определенные сомнения.

Я ведь не просто так упомянул именно «бочку». И страх приближаться к границам Верзы имел под собой веские основания.

Лет десять назад я выполнял поручение одного средней руки купца. Мужичок был мне весьма симпатичен. Отчасти из-за щедрости, отчасти потому, что был третьим сыном и всего в жизни добился сам. И еще мне очень понравился его подход к делу.

Купец с парой постоянных компаньонов возвращался после весьма удачного дельца. По дороге товарищи рассудили, что доход проще поделить на двоих. Решив так, они порешили и компаньона. Вспороли пузо и бросили подыхать в придорожную канаву. Перца делу добавляло то, что одним из компаньонов был старший брат купца.

В общем, бедолага выжил, пригласил меня и объяснил, чего, собственно, желает. Как ни странно, на предателей-компаньонов он особо не сердился и даже подшучивал над неудачной попыткой убийства.

Короче, пока остальные наемники жгли склады и дома заказанных купцов, я притащил связанных говнюков и подвесил обоих за ноги в виду пожарища. Потом выколол каждому по левому глазу, отрезал большой палец на левой руке и отсек левое ухо. Пояснений никому не требовалось: каждый знал притчу о соблазняющем глазе, пальце и ухе. Ну и как следует поступать с означенными органами.

Все закончилось на редкость благополучно. Я получил свои деньги, распрощался с работодателем и вдруг решил наведаться в Верзу, раз уж до ее границ было около пяти лиг. Захотелось узнать, что да как. Хотя бы издалека поглазеть на родное гнездо, откуда меня так грубо выпихнули в свободный полет.

Лишь много позже до меня дошли слухи о некой дружбе между моим старшим братцем Лафердом и главой Дома безопасности Верзы. Тот вроде сватал брату свою дочь в надежде сделать ее королевой. По факту все шпионы оказались подконтрольны Лаферду.

Но это я узнал после. А тогда даже не понял, как меня умудрились так быстро и ловко выследить. А потом – окружить и обезоружить. Слежки я не замечал до самого последнего мига и сообразил, что дело дрянь, лишь когда прочная сеть упала с крыши дома на мою голову. Сначала решил, что дело в моей профессии. Приготовился отдать большую часть денег. Если потребуется – все: мертвецам золото без надобности.

Со мной никто так и не заговорил. Молча притащили в подземелье и связанного бросили на каменные плиты, залитые свежей и старой кровью. У стен стояли пыточные столы, а в очаге грелись клещи и пики. Впрочем, человек, который стоял у огня спиной ко мне, не походил на палача. Дорогой плащ с меховой оторочкой, модный берет с пером и сапоги из змеиной кожи.

Потом человек повернулся, и я тут же все понял. Узнал даже спустя столько лет. Лаферд изрядно постарел и обрюзг, а блестящую ткань дорогой рубашки распирал исполинский живот. Брат вытащил кинжал из поясных ножен и подошел ближе. Сунул клинок к горлу, и я решил, что пришел конец. А кто бы подумал иначе?